Гюстав Моро


ГЮСТАВ МОРО. САЛОМЕЯ

 

Гюстав Моро. Саломея

1871 г. Национальный музей Гюстава Моро, Париж

Символист Гюстав Моро неоднократно возвращался к образу Саломеи. В Священном Писании она упоминается лишь как погубительница Иоанна Крестителя: царь, завороженный красотой танца Саломеи, обещал исполнить любое ее желание, и девушка потребовала преподнести ей голову святого. Именно этот момент и представляет Моро на картине, хранящейся ныне в музее его имени: Саломея, подкрепляя повелительным жестом свои слова, требует исполнить ее волю.

 

 

 

 

ГЮСТАВ МОРО. ФАЭТОН

 

Гюстав Моро. Фаэтон

1878 г. Лувр, Париж

Гибель героя древнегреческого мифа, который попросил своего отца Гелиоса дать ему в управление солнечную колесницу и не смог справиться с ней, представлена Моро как вселенская катастрофа. Обратите внимание: справа — черное змееподобное существо, которого в классическом варианте мифа нет. Что это? Одно из небесных созвездий? Или аллегория непомерного тщеславия, погубившего героя?

 

 

 

 

ГЮСТАВ МОРО. ЮПИТЕР И СЕМЕЛА

 

Гюстав Моро. Юпитер и Семела

1894-1895 гг. Национальный музей Гюстава Моро, Париж

Это иллюстрация к греческому мифу о том, как ревнивая Гера, жена Юпитера-Зевса, подговорила женщину по имени Семела, на которую Юпитер обратил благосклонное внимание, попросить возлюбленного явиться к ней во всем величии. Семела сделала это — и погибла, ибо простая смертная не смогла выдержать вида божественного сияния.

 

 

 

 

ГЮСТАВ МОРО. ЯСОН И МЕДЕЯ

 

Гюстав Моро. Ясон и Медея

1865 г. Музей д’Орсе, Париж

Еще ничто не предвещает трагедии: Медея пока не превратилась в отравительницу и детоубийцу. Художник представляет нам самое начало мифа, когда дочь царя Колхиды помогает герою Ясону добыть золотое руно. Мертвый орел у их ног предвещает победу над врагами.

 

 

 

 

ГЮСТАВ МОРО. ЭДИП И СФИНКС

 

Гюстав Моро. Эдип и Сфинкс

1864 г. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Сфинкс, отнюдь не выглядящий кровожадным чудовищем, буквально бросается на грудь Эдипа, заглядывая ему в глаза. Это придает картине явный эротический подтекст, который, впрочем, был характерен для многих произведений в духе символизма. На лице Эдипа — сложное сочетание страха и любопытства.